— Ага! — ухватилась Лора. — Стало быть, вы признаете, что недочеты были!

— Простите, Лора, я понимаю, у вас была трудная ночь. Но я просил бы не обращаться со мной как с преступником на суде.

Барни сделал титаническое усилие, чтобы не взорваться.

— Сидни, поймите: все, что мы хотим, — это услышать правду. Мы понимаем, что всякое случается. И мы все в тот или иной момент допускали… — Он хотел сказать «халатность», но осекся. — Вот что. У любого врача бывают неудачи. По своему опыту могу сказать, что пациент воспринимает такие неудачи лучше, когда ему говорят правду, даже если он услышит, что медики порядком напортачили.

Чувствуя ужасную неловкость, Гастингс произнес как по писаному:

— Доктор Муради и доктор Болл — безукоризненно добросовестные специалисты. И раз они зафиксировали, что дыхание восстановлено на седьмой минуте, то, значит, так оно и есть. А если вы намерены продолжать общение в таком тоне, то вам придется найти себе другого доктора.

Он повернулся и вышел.

— Сукин сын! — сказал Барни.

Лора протянула руку и тронула его за плечо:

— Барни, немедленно раздобудь мне каталку!

Они опустили кувез, чтобы Лора могла осмотреть малыша, не вставая с кресла. Она проверила цвет пальчиков на руках и ногах, долго слушала грудную клетку, потом взяла шпильку и провела по крохотной подошве.

Барни подумал: «Слава богу, хоть какие-то рефлексы есть!»

Последний тест был самым решающим. Будет ли он сосать? Если мозг поврежден настолько, что малыш не может сосать, это будет означать, что его шансы вырасти в нормального человека равны нулю.

Она взяла его на руки и поднесла к груди. Потом посмотрела на Барни и заплакала от счастья.

— Все в порядке. С ним все будет в порядке.

Они поспешили выписаться домой, как только разрешили врачи. Все трое.

— Ну, Кастельяно, — сказал Барни, стараясь приободрить жену, — хорошо время провели? Никогда не думал, что со мной так будут обращаться. Но самое главное ты держишь на руках. Гарри Ливингстон, вес три шестьсот, будущий чемпион мира!

Однако в глубине души оба таили тревогу.

Они знали, что их чудесный Гарри будет расти, улыбаться, резвиться в песочнице, и все равно им еще долго придется гадать, научится ли он когда-нибудь писать свое имя. Только время сможет развеять эти сомнения. Даже у врачей не на все есть ответ.

Кто бы мог предугадать, что несостоявшийся священник-иезуит, страшащийся общественного порицания, робкий и невинный, станет самым уважаемым и богатым человеком на Гавайях?

Но такова была счастливая судьбы Хэнка Дуайера, доктора медицины.

Больше того: он не только преуспевал сам, но и не ленился делать добро другим. Люди, молившиеся на него, называвшие в его честь своих детей и всегда вспоминающие его добрым словом, исчислялись тысячами.

Он мудро решил больше не жениться. Но конечно, отнюдь не намеревался блюсти целибат.

От его жены Черил не укрылось охлаждение супруга. И после того как он добровольно продлил себе срок службы во Вьетнаме, она стала ходить за советом к священнику. А когда посетила мессу в соборе Святого Креста, сам кардинал Бостонский стал ее духовным наставником.

Его преосвященство понял, что такая чистая душа, как Черил Дуайер, сумеет лучше воспитать детей в истинной вере, если не останется одна, без мужской заботы, а освободится от Хэнка и выйдет замуж за кого-то более достойного. И хотя Ватикан разводов не поощряет, выход из положения есть всегда. Например, можно добиться аннулирования брака от имени церкви.

Поэтому от Хэнка не потребовалось никаких действий, и он мог спокойно плескаться В гавайских волнах. Ему лишь присылали бумаги на подпись, которую он ставил моментально и без малейших эмоций. По сути дела, он был благодарен его преосвященству за участие в судьбе его семейства.

Двадцать шестого июля 1978 года случилось чудо. В Англии появился на свет ребенок, которого назвали Луизой Браун. Роды прошли без осложнений, и девочка была совершенно нормальной во всех отношениях. За исключением одной детали: она была зачата не в чреве матери, а в пробирке.

Размножение было в числе немногих вещей, в которых Хэнк разбирался не понаслышке. И ему казалось вполне логичным попроситься к врачам-первооткрывателям Патрику Стептоу и Роберту Эдвардсу в добровольные помощники, с тем чтобы набраться опыта.

Ученые изучили его послужной список. Весьма средние оценки Хэнка в Гарварде с лихвой окупались его героизмом, проявленным в Индокитае.

Такой врач заслуживал того, чтобы дать ему возможность освоить методику искусственного оплодотворения и первым принести ее на американскую землю.

Спустя год Хэнк вернулся, и моментально разнесся слух о том, что он открывает собственную клинику по образу и подобию той, что существовала в Англии. Он никогда не был охоч до публичности, но журналисты отыскивали его сами. Внезапно имя Хэнка Дуайера зазвучало у всех на устах в пятидесятом штате США.

Дело в том, что, когда губернатор Гавайских островов узнал о планах Хэнка учредить клинику, подобной которой нет даже в Калифорнии, он устроил ему дешевый правительственный кредит, чтобы ускорить осуществление проекта.

Несчастные бесплодные женщины Западного побережья моментально прознали о том, что у них по соседству открывается Центр искусственного оплодотворения, и толпой повалили в Институт Хэнка Дуайера.

Несмотря на привольную гавайскую атмосферу, в жизни Хэнка сохранялись некоторые элементы былого аскетизма его церковного прошлого. У него были свои устои, которым он неукоснительно следовал.

Так, он не ел красного мяса, поскольку, как врач, знал об установленном в последнее время факте его вредного воздействия на толстую кишку, а Хэнк не хотел подвергать риску свое здоровье.

Работал он только три дня в неделю.

Пил только после пяти часов.

И никогда, ни при каких обстоятельствах, не встречался с девушками старше двадцати пяти лет.

Опросник Барни Ливингстона достиг Гавайев, когда Хэнк находился в Англии и осваивал искусство делать детей. А секретарша решила, что это очередная рекламная рассылка, и письмо ему не переправила.

Получив в конце концов письмо, Хэнк даже порадовался, что оно запоздало, поскольку, на его взгляд, исследование Барни к его медицинской практике не имело никакого отношения.

Ну как ответить на такие идиотские вопросы: «Самые напряженные аспекты вашей работы?», «Давит ли на вас долг врача?», «О чем вы как врач больше всего жалеете?» Ему все эти слова ничего не говорили. И поэтому он не стал заполнять анкету, а написал ответное письмо.

Дорогой Барт!